Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

Там, в кабинете, все выходило гладко: мужняя жена, которой только птичьего молока не хватало, лентяйка и истеричка, довела супруга до того, что «терпець йому урвався». Все гладко, если забыть о женщине, которая держится так, словно у нее вынули позвоночник.

— Я, — сказал Игорь, — могу. И поступлю. Уже поступил. Извините, Виктор, этот месяц Саша у вас жил? Жил. Вы подали заявление о том, что Оксана по собственному желанию больше не воспитывает ребенка? Подали. Было это нарушением договора? Было. Есть у Оксаны гарантии, что вы и дальше не продолжите в том же духе? Нет. Что прикажете делать?

— Это… — у Титова задергался левый угол губ. — Это жестоко…

— Это да, — сказал Игорь. — Хорошо, что вы это заметили. Я бы без этого обошелся, если бы хоть на волос мог вам верить.

Это была правда. Тащить женщину с ребенком в их палестины… Если бы можно было что-то выкрутить, уладить — но никак. Стоявший перед ним человек даже сейчас не мог совместить свою боль, настоящую, неподменную, с тем, что испытывала Оксана. Если ее оставить здесь, он просто снова выбросит ее, как только сможет.

Титов стоял, сжимая и разжимая кулаки.

— Хотите пойти на прорыв? — приподнял брови Игорь.

— Нет. Глупо… — Титов поморщился. — Неужели вы сами не видите, как это глупо? Она не создана для семьи. Не приспособлена. Она мечтательница. Сочинительница. Кукольница. Ей куклы важнее людей. И ей так хорошо. Она бы поплакала, вылепила куколку-Саньку и забыла живого. Я уж не знаю, чем она вас очаровала — но вы не сможете… просто не сможете. Вы устанете от нее, как устал я. Вам, не кому-то другому, придется возиться с ребенком, пока она пишет свои… сказки, пьески… Она ненадежный человек. Мне вы не можете верить — а я не могу верить ей. Она будет забывать, просто забывать следить, чтобы он поел как надо, чтоб одежда была выглажена, уроки — сделаны… Мне пришлось няньку нанимать…

Он осекся — из двери вышла Оксана с сумкой в руках и большим рюкзаком на плече. Секунд пять они с Титовым стояли и смотрели друг на друга.

— Где Саша? — спросил бывший муж.

— Не здесь, — ответила Оксана.

— Где?!

— Она не знает, — Игорь на секунду пожалел что так и не научился проецировать эмоции: Оксане сейчас не помешала бы хорошая доза уверенности. Любовь, которой пренебрегли, все еще жила в ней, и будь Титов немного подлее, он слепил бы сейчас из Оксаны то, что хотел. Уговорил бы ее, что сын ей не нужен. Внутренне она уже опрокинулась в собачью позу покорности — кверху брюхом, подставив горло.

— Ты сама-то хоть понимаешь, как это глупо? — спросил наконец Титов.

— Нет, — Оксана покачала головой. — И не хочу понимать. Ты всегда мог убедить меня в чем угодно. Ты и сейчас убедишь, если я стану слушать тебя. Поэтому я не стану.

— Ты его погубишь, ты понимаешь?

— Она не понимает, — Игорь аккуратно отодвинул Титова в сторону. — Раньше понимала, а теперь не понимает.

Лицо Титова было пустым.

Ох, какая каша, — подумал Цумэ. — Если бы не иммунитет… Я не смог бы этого сделать, если бы не иммунитет. А вслух он сказал:

— Не надо ехать за нами. У нас форсированный двигатель.

Монорельс «Южная Стрела», Одесса-Москва, сокращал дорогу в Белокаменную до десяти часов. Питерско-Мурманский монорельс, «Северная стрела», уходил из Москвы ровно в полночь. Укладывать Сашу спать, таким образом, смысла не было. Почти все время пути пришлось потратить на то, чтобы скрасить дорогу ему — а после темноты он начал скучать и капризничать, не радуясь ни фильмам, ни книгам, ни играм. Конечно, он расспрашивал дядю о его жизни, и из этих расспросов Оксана кое-что узнала: например, что живет Андрей под другой фамилией, что с ним, кроме Георгия, живут еще двое друзей, что все они детективы и у всех есть настоящие пистолеты — он даже рассказал о каком-то из своих недавних дел, когда украли маленького мальчика и требовали выкуп, а они сумели вернуть малыша родителям. Но темная зона между тринадцатью и двадцатью годами оставалась темной. Спрашивать не хотелось. Хотелось, чтобы продолжалось чудо. Сбылись мечты судомойки. «И фрегат трехмачтовый, Сорок пушек по борту, Унесет меня вдаль». Предварительно дав залп по городу и снеся с лица земли всех обидчиков. Но даже в мечтах судомойки этот фрегат был пиратским. Очень не хотелось спрашивать. Хотелось пить чай, наслаждаться теплом, успокаивать закапризничавшего Сашку, играть с ним в пинг-понг и в реверси, идти по прозрачной трубе перехода и смотреть, как встречные женщины поглядывают на ее брата…

Но сколько веревочке ни виться… Распахнулась дверь купе, раскинулось одно из кресел и Саня был уложен спать; мелкая вибрация пола известила, что монорельс вот-вот тронется, на какие-то секунды их обоих вдавило в сиденья, и огни города за решеткой шумопоглотителя смазались хвостатыми кометами — а потом состав нырнул в туннель.

Когда он вынырнул на поверхность, оставив разноцветное зарево ночной Москвы сзади и справа, Андрей нагнулся к Сане, проверил, спит ли, укрыл поплотнее — и развернулся к сестре.

— Я сейчас выйду закажу чего-нибудь попить и похрустеть. Тебе кофе или пива?

— Пива, — она вздохнула. — Спать, значит, не будем?

— Можем и поспать, — удивленно посмотрел на нее Андрей. — А поговорим позже. Просто есть кое-какие вещи, которые тебе стоит… нет, нужно знать.

Он ушел, вернулся с пивом и солеными орешками.

— Ну давай, излагай, — Оксана распечатала банку. — Я уже поняла, что ты не просто детектив.

— Правильно поняла, — Андрей распечатал свою не так удачно, слизнул пену с пальцев. — Дядю Мишу помнишь? Догадываешься, кем он был?

— Да, — сердце ухнуло даже не в пятки, а сквозь пол, на пятнадцать метров вниз, до земли.

— Он меня подобрал на автобусной станции. Я, понимаешь, в Ирландию собрался.

Оксана вспомнила, как стояла посреди квартиры — вещи на кровати, футбольные протекторы на полу, кухонный терминал смотрит слепым глазом и тупо повторяет «Идентифицируйте себя»… Андрейку искали, долго искали и не нашли. А когда ему исполнилось 18, и искать перестали — если жив, значит, не хочет возвращаться. Она бы пропала тогда, если бы не…

— Я на него так наорала, — сказала она тихо. — Я же его винила во всем. Думала, узнали, что

родители держат станцию — и занесли в категорию F.

— А я себя винил, — Андрей залпом осушил полбанки. — Я ведь в тот день в классе… заелся. Учитель отца в школу вызвал. Я думал — это из-за меня. Чтобы забрать в детдом и воспитать по-своему, не упуская момента… Потом уже сообразил, что не делается это так быстро. А если бы из-за дяди Миши, то к нам бы СБ явилось, а не дамы в поисках ужина. Это просто так получилось, понимаешь. Увидели, понравилось, проверили, что иммунитета нет, и вошли. Я видел — я ж как раз с футбола возвращался, чтобы засветло.

Он допил первую банку и вскрыл вторую, орешками почему-то пренебрег.

— Ну так вот, дядя Миша меня нашел и сделал кем был сам. Боевиком. Дальше моя жизнь шла довольно однообразно, пока он не погиб. У нас, в Екатеринославе… Три года назад.

Три года назад? Оксана наморщила лоб. Три года назад был большой шум, когда убили…

— Газда? — спросила она. Андрей кивнул.

Тогда на всех шоубордах мелькали лица разыскиваемых убийц — реконструкция внешности некоего Савина по кличке Эней, предположительно сделавшего пластическую операцию, и бывшего каскадера… Но то ли реконструкции были сделаны плохо, то ли брат изменился — ничто в Оксане не ёкнуло, когда она смотрела на преступника. Сейчас Андрейка был больше похож на себя, хотя с лицом что-то… Какое-то оно холодное, неподвижное…

— Георгий? Это…

— Это он.

Оксана ощутила похожий на тошноту холод в животе. Варк. Беглец Искренников был варком, и Газду убил ради своей возлюбленной — потом еще идиотскую видеодраму сняли, а-ля Бонни и Клайд. Оксана вспомнила, как Георгий старательно обходил ее даже в тех случаях, когда прикосновение было более чем естественным…

— С кем ты связался, Андрейка?

«Не съем». Он сказал «не съем». Шутил, наверное. Или не шутил, ведь не съел же.

— Он данпил. — поморщился Андрей. — Вернее, когда я его уволок, он еще варком был, но нам повезло. Мы бежали наобум, а попали к тем людям, которые могли его вылечить. Это лечится. Не всегда, но лечится.

— А те люди, которых он убил? Их — кто вылечит?

— Оксана, я ведь тоже убийца, — сказал брат. — И дядя Миша был… Извини, что так вышло — но нам с этим жить. Выходит, и тебе.

— Но как ты мог? С ним, с этим…

Это было — как страшный сон, хуже, чем страшный сон, потому что она-то считала, что проснулась, что кошмар кончился, а сейчас, вот сейчас купе вывернется наизнанку и проглотит ее…

— А я умирал потихонечку от потери крови, сепсиса и побоев, — пожал плечами Андрей. — И он меня тащил. На Западную Украину. Где ему, как он думал, кранты. Полсуток провел со мной в закрытом купе, повязки мне менял — и даже не облизнулся. Теперь он данпил и мой друг, Оксана.